Сейчас много споров, куда нас отбросит или продвинет нынешняя ситуация — в СССР, в военный коммунизм или в рынок образца начала 1990-х годов. Большой бизнес очень пострадал от санкционного шторма и нуждается в помощи. Но малый и средний бизнес должен будет решить задачу жизнеобеспечения страны и восстановления всего продуктового ряда, который страна во многом утрачивает из-за санкций, трудностей с логистикой и наследия коронакризиса, считает декан экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Александр Аузан
Малый и средний бизнес в нынешней российской экономике занимает маргинальное положение. Структурно он раза в три меньше, чем в развитых странах континентальной Европы. И это не случайно, потому что российская экономика, как и многие экономики мира, состоит из так называемых экстрактивных институтов, то есть правила здесь сделаны для того, чтобы качать ренту: углеводородную, монопольную, административную. В такой экономике низкая конкурентность и много монопольных и административных барьеров. И малый бизнес, и средний встроены в эту систему, то есть тоже нередко пользуются той или иной административной поддержкой, находятся в сложных связях с теми или иными монопольными поставщиками и заказчиками. Так было.
Теперь давайте поймем, откуда дует ветер, а дует он с Востока. Еще до того как Россия развернула свои поставки на Восток, мы начинаем учиться у китайских товарищей тому, как цифровое тоталитарное государство в Китайской народной республике работает с бизнесом. Там эта система основана на формуле обмена ожиданиями в социальном контракте — тотальный политический контроль поведения граждан в обмен на массовую поддержку предпринимательства. Мы еще не пришли полностью в эту систему, но мы в нее двинулись. Поэтому место малого и среднего бизнеса будет меняться, и меняться довольно быстро.
Сейчас много споров, куда нас отбросит или продвинет нынешняя ситуация — в СССР, в военный коммунизм, в рынок образца начала 1990-х годов... С моей точки зрения, мы сейчас довольно быстро вступаем в модель, которая похожа на новую экономическую политику столетней давности: жесткий политический режим, государственный контроль за крупной промышленностью, потому что большой бизнес очень пострадал от санкционного шторма и нуждается в помощи. За эту помощь он будет платить, конечно, подчинением. Но малый и средний бизнес должен будет решить задачу жизнеобеспечения страны, восстановления всего продуктового ряда, который страна во многом утрачивает из-за санкций и трудностей с логистикой, наследия коронакризиса и так далее.
В этом смысле у малого и среднего бизнеса стоит вызов огромного расширения, но есть и некоторые преимущества для этого — Россия за последние два года очень продвинулась в цифровых технологиях. Если раньше можно было говорить, что преимущества малого бизнеса — в индивидуальном контакте, некоей кастомизации (и сейчас это тоже остается преимуществом), сегодня страна находится в условиях стресса и нуждается в человеческом общении. У малого бизнеса нет ограничения прежней системы, когда считалось, что он работает на локальный рынок, средний — на национальный, а большой — на глобальный. Теперь малый бизнес через шеринговые платформы легко выходит на рынок национальный, глобальный, то есть появляется рычаг, который малому бизнесу может помочь не просто расширяться, но сделать это, я бы сказал, по-современному.
В начале 1990-х малый и средний бизнес свою роль в жизнеобеспечения страны, конечно, сыграл — во время «шокотерапии», отмены всех барьеров, нулевых пошлин на импорт и прочего. Без усилий малого и среднего бизнеса в начале 1990-х страна бы не выжила. Но сейчас в этой экономике будет две ноги. Веб 2.0 предполагает, что, с одной стороны, надо расширять малый и средний бизнес путем либерализации, а с другой — сектор большого бизнеса будет не только контролироваться, но там начнут возникать форматы типа «цифрового Госплана». Потому что цифровые технологии открывают новые возможности и без целенаправленных проектов малый и средний бизнес вряд ли может сделать, например, микрорадиоэлектронику, без которой года через три нам придется, мягко говоря, плохо.
Что касается мер поддержки от правительства, во-первых, не нужно сводить все только к снижению административных барьеров. В очень многих странах административные барьеры убирают, а потом снова восстанавливают — потому что нужно иметь ренту для того, чтобы ее присваивать. А для этого, кроме минеральных ресурсов, в стране должна быть предпринимательская активность. С другой стороны, ренту надо изымать, для этого нужны административные барьеры.
Но есть и некоторые детали, о которых стоит напомнить. Монополии и тарифы естественных монополий остаются, остаются цены подключения малого, среднего бизнеса к инфраструктурам, к сетям и так далее. Это очень важное направление. О нем иногда забывают, но придется заниматься и этим. Есть и вопрос кредитного плеча. Но как это будет выглядеть в нынешних условиях? Мы не очень понимаем уровень будущей инфляции, но ясно, что он будет непривычно высок. И мы не очень понимаем, будет ли ключевая ставка Центробанка выше или ниже инфляции. Потому что вопрос не в том, насколько высоки проценты, а в том, как они соотносятся при значительном уровне инфляции с этим темпом, ведь даже высокий на вид процент может оказаться низким или отрицательным при развитии инфляции. Это трудно предсказуемая ситуация, но кредитное плечо для малого и среднего бизнеса надо, конечно, формировать. И думаю, что Центральный банк теперь смотрит не только на показатели инфляции, но и на состояния реального сектора, довольно трудные состояния.
Доллар остается ключевой мировой валютой. Другое дело, что этот рынок очень хорошо управляем, и, по-моему, Центробанк как раз показывает, что он может двигать курс в ту или иную сторону. Движение будет определяться либо разными группами интересов, либо разными целями, которые ставятся правительством и ЦБ.
Почему доллар искусственно не опускают до условных 60 рублей, если могут? Потому что это зарежет экспорт — чем тяжелее национальная валюта, тем больше издержки внутри страны, тем менее конкурентоспособен российский товар на внешних рынках. Поэтому это всегда борьба, в экономике нет таких вещей, которые были бы абсолютно хорошими или абсолютно плохими — кому-то хорошо, а кому-то плохо. Импортер хочет тяжелый рубль, потому что он привозит в нашу страну товар, за который хотел бы получить больше в признаваемой валюте, в мировой валюте. А экспортер хочет дешевый рубль, он и на 40 рублей согласился бы.
Заниматься бизнесом — это для многих просто необходимость. У социальных экономистов есть такое понятие — «вынужденное предпринимательство». Занятость сжимается. В России это происходит не так, как в других странах, потому что есть русская модель рынка труда. У нас людей не увольняют с больших предприятий вчистую, им снижают зарплату, сажают на частичную занятость, на тариф. Как быть человеку, которому не хватает денег? Он должен что-то делать. Не говоря уж о том, что за пределами больших предприятий все происходит гораздо резче, сокращаются предприятия торговли или сферы услуг и людей просто увольняют.
Мы понимаем, что уход иностранных фирм не сразу, но лишает работы большое количество людей и им что-то надо делать. Вряд ли можно рассчитывать, что все найдут новую работу, потому что в целом экономика приступила к снижению, валовый продукт будет падать ориентировочно на 10-11%, это много. И тогда, выручая себя, надо что-то делать, надо заниматься какой-то коммерческой деятельностью.
Момент освобождения рынка от импортеров и новые инструменты, которые дала цифровизация, — это подходящее время, чтобы заняться бизнесом. Препятствия скорее в нашей культуре, потому что одна из важных экономических характеристик нашей культуры — это так называемое высокое избегание неопределенности, представление «пусть лучше ничего не меняется, а то будет хуже». Из-за этого, во-первых, человек очень ценит то, что у него есть, и боится с этим расстаться, и во-вторых, охотно откладывает начало нового дела. Мы все предпочитаем новую жизнь начинать в понедельник, с первого числа.
Откладывать не надо, ситуация очень турбулентная, очень динамичная, и не надо бояться неудачи. Есть понятие «культура неудачи», о которой много говорили экономисты, оно касается в том числе знаменитых стартаперов Силиконовой долины. Как представляют успешного стартапера? Что он в 22 года в гараже что-то такое сделал и стал миллиардером. Так вот, средний возраст успеха в Силиконовой долине — 42 года. У человека за спиной, как правило, пять, семь, десять неудачных проектов. Не надо бояться неудач, надо извлекать из них урок каждый раз, чтобы корректировать поведение.
У нас в стране большой потенциал предпринимательства, но бизнес-климат так себе, место проклятое. Надеюсь, что сейчас ситуация заставит, а барьеры будут понижаться. Главная проблема состоит в том, что если не развернуть малый и средний бизнес на воссоздание полной линейки товаров, продуктов и услуг, то плохо будет всем. Кажется, что в этом случае правительство будет действовать вполне мотивированно, чтобы на экономическом фронте продвинуть малых и средних с их способностью быстрее действовать, перестраиваться, реагировать и придумывать.
Разговор записан в рамках подготовки программы «НеФорбсы».
https://www.forbes.ru/mneniya/464461-ne-nado-boat-sa-neudaci-aleksandr-auzan-o-perspektivah-malogo-i-srednego-biznesa
